Филип Дик - Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке]

Он снова опустился на скамью, спрятал серебряную безделицу в карман пальто и так сидел с портфелем на коленях. Что я должен сделать теперь, решил он, пойти и проверить это чудовищное сооружение — как его назвал тот человек — портовый путепровод. Просматривается ли оно все еще?

Но ведь ему боязно это сделать.

Ведь я, подумал он, не могу же так просто сидеть здесь. Мне ведь надо и мешок тащить, как говорит старинная американская народная пословица. Обязанности, которые надо выполнять.

Положение весьма затруднительное.

По дорожке шумно пробежали вприпрыжку два маленьких китайчонка. Стайка голубей вспорхнула из-под их ног. Мальчики приостановились.

— Эй, молодые люди, — окликнул их Тагоми и стал рыться в кармане. — Подойдите сюда.

Мальчишки осторожно подошли к нему.

— Вот десять центов, — Тагоми швырнул им монету, которую они стали вырывать друг у друга. — Спуститесь-ка к Кэрни-стрит и гляньте, есть ли там велокэбы. Возвращайтесь и скажете мне.

— А вы еще дадите нам десять центов? — спросил один из мальчиков, — когда мы вернемся?

— Да, — ответил Тагоми, — но скажите мне правду.

Мальчики помчались по дорожке.

Если их там не окажется, подумал Тагоми, то это предсказание, что мне остается только удалиться в уединенное место и покончить с собой. Он крепче сжал свой портфель. Оружие у меня есть, с этим затруднений не будет.

К нему стремглав бежали мальчишки.

— Шесть! — вопил один из них. — Я насчитал шесть.

— Я насчитал пять, — тяжело дыша, произнес второй.

— Вы уверены в том, что это велокэбы? — спросил Тагоми. — Вы отчетливо видели, что водители вертят педали.

— Да, сэр, — хором ответили мальчики.

Он дал каждому из них по десять центов. Они поблагодарили и побежали прочь.

Назад, в контору, к своей работе, решил Тагоми, поднялся, сжимая в пальцах ручку портфеля. Долг зовет. Текущие обязанности очередного рабочего дня.

Он снова прошел по дорожке до края парка, вышел на тротуар.

— Кэб! — позвал он.

Тотчас же из потока транспорта по Кэрни-стрит отделился один велокэб. Водитель остановился у самого бордюра, его худое загорелое лицо лоснилось от пота, тяжело вздымалась грудь.

— Слушаю, сэр.

— Отвези меня к «Ниппон Таймс Билдинг», — приказал Тагоми, опускаясь на сиденье и устроившись поудобнее.

Яростно завертев педалями, водитель велокэба тут же занял место среди других велокэбов и машин.

Уже был почти полдень, когда Тагоми добрался до «Ниппон Таймс Билдинг». Едва войдя в вестибюль, он распорядился, чтобы дежурная по связи соединила его с мистером Рамсэем.

— Это Тагоми, — сказал он, когда связь была налажена.

— Доброе утро, сэр. Пока вас нет, чувствую себя как безработный. Испытывая самые мрачные предчувствия, я позвонил к вам домой в десять часов, но ваша жена сообщила мне, что вы ушли, не сказав ей куда.

— Порядок наведен? — спросил Тагоми.

— Не осталось и следа.

— Точно?

— Даю слово, сэр.

Тагоми положил трубку и направился к лифту.

Наверху, при входе в кабинет, он позволил себе краем глаза провести кратковременную проверку. Действительно, как ему и обещали, ни малейших следов. На душе стало легче. Никто бы и не догадался, если бы не видел собственными глазами. Историчность, вплетенную в нейлоновое покрытие пола.

В кабинете его встретил мистер Рамсэй.

— Ваша храбрость явилась главной темой хвалебной статьи в «Таймс», — начал он. — В ней описывается… — Увидев выражение лица Тагоми, он осекся.

— Отвечайте на вопросы, касающиеся безотлагательных дел, — сказал Тагоми. — Генерал Тедеки? То есть бывший мистер Ятабе?

— Скрытно отбыл в Токио. После нескольких отвлекающих маневров различного рода.

— Расскажите, пожалуйста, подробно обо всем, что касается мистера Бейнса.

— Не могу сказать ничего определенного. Во время вашего отсутствия он появился здесь на короткий период, даже как-то тайком, но ничего не сказал, — Рамсэй замолчал в нерешительности. — Наверное, он возвратился в Германию.

— Для него лучше было бы отправиться на Острова Метрополии, — заметил Тагоми, обращаясь, главным образом, к самому себе. В любом случае, теперь главное беспокойство связано со старым генералом. А это уже за пределами моих возможностей, подумал Тагоми. Моих лично, моего учреждения. Здесь воспользовались мною, что, естественно, было и правильным, и целесообразным. Я был их — как это они считают? Их прикрытием.

Я — маска, за которой скрывается реальность. За мной, спрятанная, продолжается действительность, тщательно оберегаемая от посторонних любопытных глаз.

Появилась очень взволнованная мисс Эфрикян.

— Мистер Тагоми, меня к вам послала дежурная.

— Успокойтесь, мисс, — произнес Тагоми. Течение времени продолжает увлекать нас за собой, подумал он.

— Сэр, здесь германский консул. Он желает поговорить с вами. — Она перевела взор с него на Рамсэя, затем снова на Тагоми, лицо ее стало неестественно бледным. — Говорят, что он был уже в этом здании раньше, но поскольку было известно, что вы…

Тагоми решительным жестом дал ей понять, чтобы она замолчала.

— Мистер Рамсэй, напомните мне, пожалуйста, фамилию консула.

— Фрейгерр Хуго Рейсс, сэр.

— Теперь вспомнил. — Ну что ж, подумал он, по-видимому, мистер Чилдэн удружил мне, отказавшись принять револьвер.

Не выпуская из рук портфель, он покинул кабинет и вышел в коридор.

Здесь стоял хрупкий на вид, хорошо одетый белый. Коротко подстриженные волосы цвета соломы, черные блестящие европейские кожаные полуботинки, прямая осанка. И, как у женщины, мундштук из слоновой кости. Несомненно, он.

— Герр Хуго Рейсс? — произнес Тагоми.

Немец наклонил голову.

— Так уж сложилось, — сказал Тагоми, — что уже в течение длительного времени вы и я все свои дела улаживаем по почте, телефону и так далее. Но никогда до сих пор не встречались лицом к лицу.

— Большая для меня честь, — произнес Хуго Рейсс, сделав несколько шагов навстречу, — даже несмотря на прискорбно огорчительные обстоятельства…

— Весьма сомневаюсь, — прервал его Тагоми.

Немец удивленно поднял бровь.

— Простите меня, — сказал Тагоми. — Что-то мое восприятие несколько затуманилось из-за указанных вами обстоятельств. Непрочность телесной субстанции — такой можно сделать вывод.

— Это ужасно, — сказал Рейсс, качая головой. — Когда я впервые…

Тагоми снова не дал ему договорить.

— Прежде чем вы начнете свой молебен, позвольте мне сказать несколько слов.

— Конечно.

— Я лично застрелил двух ваших агентов СД, — сказал Тагоми.

— Полицейское управление Сан-Франциско вызвало меня, — начал Рейсс, обволакивая обоих зловонными клубами сигаретного дыма. — Я несколько часов провел в участке на Кэрни-стрит и в морге, а потом мне дали прочесть отчет, который ваши люди передали в следственный отдел полиции. Это, безусловно, ужасно.

Тагоми хранил молчание.

— Тем не менее, — продолжал Рейсс, — утверждение о том, что эти террористы связаны с Рейхом, ничем не подтверждается. Я лично считаю, что весь этот инцидент — какое-то сплошное безумие. Я не сомневаюсь в том, что вы поступили совершенно правильно, мистер Тагори.

— Тагоми.

— Вот вам моя рука, — произнес консул, протягивая руку. — Давайте пожмем друг другу руки в знак джентльменского соглашения больше не возвращаться к этой теме. Она недостойна нашего внимания, особенно в этот переломный период, когда любая неразумная излишняя гласность может только еще больше воспламенить умонастроение толпы во вред интересам обеих наших стран.

— Вина за это, тем не менее, так и остается на моей совести, — сказал Тагоми. — Кровь, герр Рейсс, не смывается столь же легко, как чернила.

Консула, казалось, эти слова повергли в замешательство.

— Я страстно желаю получить прощение, — продолжал Тагоми, — хотя вы и не в состоянии дать мне его. Никто не в состоянии. Я намерен с этой целью прочесть знаменитые записки древнего богослова из Массачусетса преподобного Мэси. В них много говорится, как мне сказали о людской вине, адском пламени и других подобных материях.

Консул пристально смотрел на Тагоми, быстро делая одну затяжку сигареты за другой.

— Позвольте довести до вашего сведения, что ваше государство близко к совершению еще большей подлости, чем прежде. Вам известна гексаграмма «Бездна»? Выступая как частное лицо, не как представитель японских официальных кругов, я публично заявляю: сердце сжимается от ужаса. Грядет кровавая бойня, не имеющая никакого сравнения с прошлыми. И все же даже теперь вы все свои силы тратите на достижение ничтожных эгоистических целей и удовлетворение личных амбиций. Для всех вас самое главное — взять верх над соперничающей группировкой: например, СД, не так ли? В то время как вы ставите в очень щекотливое положение герра Крауса фон Меера… — продолжать дальше он не мог. Что-то тяжелое навалилось на грудь. Как в детстве, мелькнуло в голове. Приступ удушья, когда он сердился на свою мать.